22.01.86
Так получилось, что вчера, не успев дописать письмо, пошёл в ТЭЧ, где всю оставшуюся ночь мы ремонтировали автобус. Пришёл в роту в пять утра и, проспав двенадцать часов, заступил дежурным по роте. Опять ночь не спать, опять совиный образ жизни, хотя мне ближе название “хомячий”. Вчера очень была плодотворная ночь. Поработали вдосталь, а потом я поставил чайник, ребята ещё раньше накупили с получки тортов, кексов, икры кабачковой, котлет, блинчиков с мясом, яиц и прочего всего, так что я и сейчас есть не хочу, так облопался.
26.01.86 Ночь.
Удивительно просто, как меняются времена и мы вместе с ними. Раньше можно было безнаказанно пьянствовать, избивать и вообще жить припеваючи разным подонкам. Так было, когда я сюда пришёл. А теперь вышло постановление “Об усилении борьбы с пьянством и алкоголизмом”. Армия откликнулась на него кучей приказов, где ясно сказано, за что можно и должно привлекать к уголовной ответственности. А привлекать теперь можно за самую малость, как-то, за синяк под глазом, а не то, что за убийство. И случилось так, что не успела комиссия, что называется, выехать за ворота, как убили нашего начальника теплохозяйства наши же солдаты. Случилось это аккурат в ту ночь, когда мы ремонтировали автобус. При всех отягчающих обстоятельствах, им светит по 12 лет. В ходе разбирательства всплыли ещё кой-какие обстоятельства, как пьянка и угон автомобиля, и так как пьянка связана со складом горюче-смазочных материалов, ГСМ, а угон с автослужбой, был сделан вывод, вполне логичный, что наш батальон неблагополучен и во всех остальных отношениях. Исходя из вышеизложенного, нагрянула такая комиссия, какой и не упомню с первого дня службы здесь. Стали проверять буквально всё и очень тщательно. Конечно, везде нашли бардак и, признав наш батальон худшей частью округа, вызвали нашего комбата и замполита на Военный Совет в Алма-Ату отчитываться в проделанной работе за истекший период. Отчитались они лихо. Комбат получил “последнее предупреждение”, а что касается замполита, то он теперь уже больше не замполит. Его сняли.
В предварительном заключении у нас сидит семь человек, по делу пяти из них ведётся следствие. Убитый, говорят, мужик был плохой, но какой бы он не был – факт налицо, тюрьма надолго. Комбату разрешили посадить хоть половину батальона, лишь бы навести уставной порядок во вверенной ему части. Короче, жуть, что творится. И в свете всего этого у нас была сегодня беседа
с бывшим замполитом, который уже не в первый раз зачитал нам письмо рядового Козлова, служившего в Венгрии и посаженного за неуставщину. Раскаявшийся Козлов, рыдает в этом письме крокодиловыми слезами, заклиная собратьев на воле не следовать его пагубному примеру. Да, тут, видно, крепко взялись, и следует поприутихнуть. Письма и посылки перехватывают, посылки вскрываются и перерываются лично замполитом; письма же, самые неудачные, зачитываются на построениях, и весь офицерский состав дружно глумится над написавшим, который дорого бы дал, чтобы провалиться сквозь землю от этого позорища. Лишний раз я хвалю себя за предусмотрительность, так как моя почта недоступна этим ублюдкам. А если бы и было перехвачено какое-нибудь моё письмо, я бы ещё посмотрел, кому бы пришлось краснеть при их оглашении.
К моему удивлению, замполит, подняв на собрании нарушителей, чтобы указать им на дорожку, ведущую прямиком в острог, обмолвился по моему адресу положительно, заявив, что в последнее время он обо мне слышит отзывы, как о принципиальном человеке, стоящем на страже порядка в роте. И хотя сам он в это не верит, но похвалить ему меня придётся. Я написал к этому собранию для нашего Афони (Игоря Афонина) выступление, за которое его тупую рожу похвалили, хоть и спрашивали с сомнением, сам ли он всё это написал. Я предполагал такой оборот дела заранее и наученный мной, что отвечать, Афоня, хлопая глупыми глазами божился и клялся, что сам он это всё, сам с Божьей помощью осилил. Я тоже там выступил, но экспромтом, и тоже сорвал аплодисмент и сдержанное одобрение руководства. Так что только мои выступления и звучали на собрании. Что ж, это приятно.
Чудно! Вроде днём спал, спал, а вот опять клюю носом и просыпаюсь от “нежного” поцелуя носом об парту. Пойду-ка я вздремну. А?
29.01.86
Эти комиссии меня уже замотал. Ежедневно сам себе сдаю дежурство по роте, и сам же у себя принимаю. Как вы понимаете, этот процесс происходит тихо мирно, при полном взаимоуважении и взаимопонимании сторон. И, естественно, я отвечаю за порядок в роте и соблюдение распорядка дня. И вот эти порядки и распорядки – самое, что ни на есть, занудное и паскудное дело, как оказывается на поверку. Вчера приходил подполковник какой-то из Алма-Аты, озверевший напрочь за сорок пять лет беспорочной службы, и придирался к каждой мелочи. Всё из-за этого убийства. Теперь комиссия за комиссией, и докатилось до того, что нас решил посетить целый генерал-лейтенант, начальник штаба округа. И первые гонцы в виде таких вот ретивых “подполов” приезжают “наводить порядок”, хотя вся их работа сводится к тому, чтобы вконец изгадить настроение таким вот обыкновенным дежурным по роте, как я, а потом с печатью исполненного долга на тупом рыле поехать “докладать”, чтобы оправдать свою пятисотрублёвую зарплату. Несправедливость, по-моему, страшенная. Мы пашем, как волы за свои жалкие семь рублей в месяц, а эти паразиты бездельничают месяцами, и каждый из них имеет зарплату, как у всех вместе взятых солдат нашего батальона. А впрочем, сколько же таких приспособленцев, и не стоит из-за каждого переживать, а то можно и не дослужить.
Сейчас по телевизору идёт фильм “Милый друг” по Мопассану. На огородах, если вы помни-
те, мне попалась эта книжка, и в то время, пока я болел, мне удалось её прочитать. Сделал вывод, что смотреть фильм, когда перед этим прочитал оригинал, гораздо интереснее, хоть и знаешь содержание наперёд.
Только-только успел я с лысого состояния обрасти немного, как мне делают замечание, что волос де долгий. Пришлось постричься, тем более что кругом подполковники. Парикмахер, правда, попался негодящий, но выбирать не приходится. Все, мало-мальски умелые, находились на полётах, пришлось задействовать на должность цирюльника своего дневального. Этот бедолага отслужил всего три месяца, и с такой боязнью испортить дело и с таким невыразимым усердием принялся за дело, что чуть не вынудил меня постричься совсем наголо, как бывало. Очень фасон его стрижки напомнил мне стрижку моего первого и самого несчастного, наверно, хомяка Васи, обгрызенного мною лесенкой из соображения, что летом ему будет жарко. При этом мой незадачливый парикмахер так усердно и трудно сопел прямо в ухо, что ухо с той стороны, где он особенно старался, у меня вспотело. После этого я не пожелал уже терпеть долее эти издевательства и принялся подсказывать, где снять и как снять. И самое гнусное, что именно тот наш начальник штаба, который сделал мне замечание насчёт стрижки, не оценил наши совместные усилия и даже имел наглость спросить, почему я не постригся. Можете себе представить, как я разобиделся, и “от чувств’c” заверил его, что завтра же постригусь совсем наголо, чтобы он успокоился. Он, конечно, понял, что это была шутка, и уж не знаю, сообразил он или нет, что перегнул палку, но вопросов больше на этот счёт не задавал. Вот ведь, паразит! Только что пришёл из отпуска, а уже успел всем до смерти надоесть.
Бестолковщина какая-то, эти дежурства по нескольку суток. Сменять сегодня меня должен был Игорь Тельгараев, но этот хитрюга умудрился стать тут незаменимым художником, имея очень спорные навыки в этом деле. Теперь он под видом работы уходит в ТЭЧ на всю ночь, работает там часа два, а потом проваливается в сон и, приходя в роту часа в 4 утра, говорит, что вкалывал, как проклятый, что его просто валит с ног нечеловеческая усталость и что спать хочет до смерти. При этом у него такая заспанная и подлая рожа, что так и хочется по ней проехаться покрепче. Затем он спит до 12 часов дня, а потом повторяется всё снова, а я должен за него наряды тащить. Ещё одна страсть появилась у него на пороге дембеля, поехать в отпуск, в который его, кстати, так и не отпустили. Его уже не раз обманывали, но он с тупым упорством всё пашет и пашет, надеясь, не понятно, на что. Здравомыслящий человек давно бы уже всё понял и отказался от всяких притязаний, но этот не из тех. Ну и пусть. Посмотрим, выйдет ли у него что-нибудь.
03.02.86
Написал дату и вспомнил встречу Нового года. Всё-таки, запомнилось. Так всё мирно и хорошо получилось. И насчёт еды, и насчёт настроения. Жалко бывает уходящего праздника, пусть он и стал желанной вехой на пути домой. Постепенно я “переквалифицируюсь” в “хорошего”. Стали часто отмечать, что во время моего дежурства в роте порядок. Вдруг, в связи с этим убийством и постоянными комиссиями, я заметил, что и жизнь наша изменилась: и кормят хорошо, и баня каждую неделю. Вообще, очень много всего нового и неожиданного. Вчера, наконец-то, “к нам приехал, к нам приехал” генерал-лейтенант “дорогой”. Прямо в роту не погнушался зайти. Очень было интересно и забавно поглядеть, как он устраивал разносы полковникам и подполковникам, а они стояли перед ним даже хуже, чем солдаты и с завистью и ненавистью пялились на его звёзды, вышитые на погонах золотой тесьмой. А перед приездом его, как я уже писал, прибегало много их, торопясь прикрыть надёжнее свою трусливую ж… и навести хоть видимость порядка в нашей части. Я даже занялся плотничаньем. Собственноручно сделал новую дверь, врезал в неё замок и прикрутил ручки. Пусть меня за это не похвалили, зато я сам себе лишний раз доказал, что не такие уж у меня плохие руки, как не старался Шаманов убедить меня в обратном. И вообще, в последнее время я стал крупным специалистом по неанглийским, не навесным замкам. Беру надфиль и подгоняю либо ключ, либо пластины в замке так, чтобы ключ и замок “понимали” друг друга с полуслова. Потом вставляю замок в какую-нибудь дверь. Ещё занялся тем, что изготавливаю шахматную доску. Вырезаю из шпона (это тонкая-претонкая фанера) квадратики и наклеиваю на толстую фанеру. Ещё не готово, но я думаю, что получится неплохо.
Замполит наш всё поручает мне выступления на различных собраниях. Предварительно я должен сесть и на двух листах изложить своё мнение о состоянии дисциплины в нашем батальоне. Приходится сочинять такую белиберду, никого конкретно не называя, никому ничего не указывая, чтобы товарищи “по оружию” не обиделись и не посчитали меня фискалом и зубоскалом. Я лучше подойду и наедине прямо в морду выскажу всё, что наболело-накипело на душе. Так что теперь надо сохранить репутацию рубахи-парня и потерпеть задания замполита до характеристики, что при моём вздорном характере представляется весьма сложным. Очень хочется спать, так что пойду я, пожалуй.
04.02.86
Дописать утром не удалось, - выгнали на зарядку. Из-за этих комиссий живём, стали пытаться жить по уставу. Утром мороз, а мы бегаем по плацу раздетые, - я имею в виду, без шинели, - и “ловим зяблика”. За последнее время к нам в роту пришло много молодых призыва осени 85-го. Полагается их гонять, чтобы они пахали, как я в прошлом году, но за это вполне свободно можно теперь попасть под уголовщину, так что я махнул рукой и живу спокойно. Среди молодых, среди тупых рож приметил я одного паренька из Душанбе, но русского с очень смышлёной физиономией и как-то сразу я к нему расположился. Зовут его Серёжка Валов, и теперь я его защитник и покровитель, так как не могу ни сам ничего плохого ему сделать, и другим не даю. Можно даже сказать, что я полюбил его, как сына, хоть его у меня пока нет, а если будет, то я хочу, чтобы он был именно такой. Он такой же болтун, как и я, но есть люди, чья болтовня вызывает раздражение тупостью или пошлостью суждений, а у Серёжки это получается легко, непринуждённо, а главное, далеко не глупо. Сейчас, правда, он в санчасти, и я собираюсь его сегодня навестить. Нельзя сказать, что он пользуется какими-то особыми привилегиями по отношению к ребятам его призыва. Я не хочу, чтобы они его возненавидели. Но на произвол всяких “дедушек” и “черпаков” с их унизительными капризами я его не оставлю. К сожалению, он очень поздно пришёл, мне скоро увольняться. Единственное нормальное, человеческое лицо.
05.02.86 21 месяц службы.
Очередная веха. Но я уже писал, что ловлю себя на мысли о том, что немного жалко будет оставлять этот надоевший, опостылевший мне гарнизон. Не так уж плохо мне тут живётся, да и друзья хорошие есть. Конечно, сколько бы мы не давали клятвенных заверений встретиться после армии, писать друг другу, это только слова, и если они и подкрепятся делом, то лишь на первых порах, пока свежи будут впечатления прожитого.
“Сынок” мой по-прежнему лежит в санчасти, я его навещаю каждый день и всегда приношу какой-нибудь гостинец. Ей Богу, заботиться о ком-то так приятно. Вчера старшина напугал меня, когда я спросил, почему Валова положили в санчасть, сказав, что у него воспаление лёгких. Дело в том, что для Серёжки это равносильно смерти, так как он этим болел уже два раза, и в последний раз врач ему сказал, что третьего он не переживёт. Я сразу помчался в санчасть и с облегчением узнал, что у него всего лишь нога обожжена керосином. Серёжка ведь работает на топливозаправщике, а керосин такая мерзопакостная вещь, что и без огня может обжигать. Впитываясь в кожу, он начинает разъедать ткани изнутри, а это очень болезненно. Но в любом случае это лучше, чем воспаление лёгких, так как для Серёжки это излечимо.
Всё-таки, очень хочется спать, особенно, если нельзя. Так что, когда я дежурю по роте, - а проще вспомнить ночи когда я этого не делаю, - ночью я всегда перехватываю часок-другой. Читать уже и не пробую, всё равно закончится это ударом головы об стол, зато в шахматы или в шашки играть – самое милое дело. Дневальному хоть и меньше моего, поскольку он спит полночи и сменяется, в отличие от меня, но тоже хочется спать. Вот мы с ним вдвоём и режемся. А шахматы мы купили на свои деньги. Они очень красивые: с золотыми ободочками, и форма очень оригинальная. Стоят почти весь месячный оклад – цельных шесть рублей, но для такого мощного коллектива, как наша авторота, это – тьфу! Недаром математику в школе я не любил. Как в рассуждениях моих часто нет логики, так и в шахматной игре нет нужного понимания и сноровки. Ну, а охотников, да умельцев разных мастей обыграть такого дурачка, как я, который забывает, где и какую фигуру, а главное зачем, поставил, всегда в избытке. Иногда даже хочется сделать им что-то плохое за их умение, но это было бы некрасиво. Лучше заниматься делом, к которому более пригоден, т. е. делать шахматную доску. Благо, материалы к этому я все подготовил, даже квадратики вырезал и протравил. Осталось лишь наклеить и покрыть лаком, и будет не доска, а загляденье. Люблю смотреть на то, что сам сотворил, только проблема в том, чтобы заставить себя начать.
Игорь добился-таки своего, и ему объявили отпуск, послезавтра он должен ехать. Но я что-то сомневаюсь, да и осталось пять месяцев до дома. Приедешь домой сейчас; насмотрятся на тебя, налюбуются, а когда вернёшься совсем, скажут: “Боже, опять! Как ты надоел!” Но Гарик упрямо не желает слушать мои доводы и стремится в Алма- Ату, как сумасшедший. Уверен, что не к матери, болванчик. Если бы мне сейчас объявили отпуск, я бы отказался.
Я не понимаю своего режиссёра Александру Михайловну. Сама вам сетует, что редко ей пишу, а я от неё в ответ не получил ни одного письма. Затрудняюсь сказать, чем, но чем-то она мне неприятна. Существует, например, корица. Считается изысканной приправой, но мне для того, чтобы испортить какое-нибудь кушанье другого ничего и не нужно, брось корицу туда, и готово. Так и Александра Михайловна: подпорченная какая-то, да простится мне этот эпитет.
Всё! Это последний февраль в моей армейской жизни. И всё же, зима гораздо лучше лета, какой бы суровой она не была, и каким бы щадящим не было лето. Зима лучше, хотя бы тем, что от холода можно забиться в какую-нибудь тёплую конуру и уже чувствовать себя счастливым, тогда как от жары никуда не спрячешься, разве что на дно реки, но самоубийство – удел сопливых.
Со всеми девчонками я переписку прекратил, так как ни одна не может обойтись без нравоучений в обмен на мою искренность. Если я искренно пишу о том, что меня волнует или бесит, они, идиотки, считают, что я либо жалуюсь, либо чего-то не понимаю. На самом деле они ни черта не понимают, что делиться не значит просить совета. И если “воспиталки” тёти Жени, которой за семьдесят, я воспринимаю, как должное, то от умствований с претензиями на логику сопливых малолетних недоучек увольте. Спасибо, что хоть вы не докучаете мне нравоучениями, а воспринимаете мои письма и мысли в них, как следует.
10.02.86
А вы знаете, “казах” всё-таки уехал в отпуск. Стоило ему это почти года беспорочной лизни всех и всяческих начальственных задниц, а это поистине работа адова, я бы такой нипочём не выдержал. Что и сказать, мужчина! Я пишу про Гарика Тельгараева. А “казах” это его кличка. У него много разных названий: пельмень; вареник; жопорванец и пр. Пельменем или вареником мы его окрестили за чрезмерно пухлые для его вытянутого лица губы, а “жопорванцем” он стал, благодаря своей уж очень заметной старательности перед начальством. Такая “старательность” у нас вызывает омерзение, называется “рвать жопу перед начальством” и считается, чуть ли не главным преступлением перед коллективом после наушничества. Ей Богу, бывают моменты, когда из-за этой его страсти к лизоблюдству хочется его просто убить. И ведь не стесняется, подлец, делать это при всех, чем ещё больше вызывает антипатию неодолимую к своей несимпатичной особе. А иногда, когда нет начальства поблизости, вроде парень ничего. И когда вчера он всё же поехал в отпуск, я даже за него радовался, видя, как он переживает, что в последний момент кто-то может передумать, как рвётся домой. А я остался добровольно на вторые сутки дежурным по роте, и правильно сделал, иначе сейчас поехал бы грузить бомбы, а они, судя по моему весеннеему опыту, много тяжелее мешков с мукой. Дневальным у меня мой “сынок”, который самовольно “выписался” из санчасти, сбежав оттуда со скуки. Что ж, я этому только рад. Товарищи мои по оружию косо смотрят на моё такое благоволение к молодому, но мне абсолютно всё равно, как они смотрят. Пусть все гляделки проглядят, всё равно никто не сможет и рта раскрыть, так как не захочет лишних неприятностей. А Серёжка просто хороший парень, и мне неважно, сколько он отслужил. Вообще, может быть, благодаря знакомству с ним, я стал чаще вспоминать, как год назад пришёл сюда таким же несмышлёнышем, и молодые, которых я до этого просто не воспринимал, точнее, не видел в них людей, стали вызывать во мне подобие участия, что ли. Поэтому и сочувствую теперь новичкам, как могу. Мне-то осталось служить всего ничего, а им, во-первых, ещё ой-ой-ой, а во-вторых. Старослужащие уже не терпят таких трудностей, как молодые.
Сегодня повторяли новогоднее представление. Интересно смотреть что-то, уже виденное однажды, но не воспринятое. В Новый год мы хотели, чтобы это представление прошло как можно быстрее, и началась зарубежная эстрада. Да ещё, к тому же, мы попеременно засыпали: то я, то Гарик, то Кузя, наш аккумуляторщик. В конце концов, они заснули вовсе, а я всё крепился и докрепился до того, что, разбудив, наконец, ребят на долгожданную зарубежную эстраду, провалился сам в мертвецкий сон, и сколько они не пытались из благодарности “воскресить” меня, всё было бесполезно. Так что они, выспавшиеся, спокойно посмотрели эстраду. Зато сегодня я с удовольствием послушал Жванецкого. Очень мне понравился его памфлет на нынешнюю русскую словесность и такую же деятельность. Уже и отбой был, а мы всё смотрели и досмотрели до конца, не взирая на переживания ответственного по части, чем дальше, тем больше раскаивающегося в своей доброте, и ежесекундно ожидающего “по шапке” от возможного проверяющего из дивизии за самоуправство и нарушение устава.
Гарик принёс как-то в роту кубик Рубика, который я когда-то собирал, что называется, с закрытыми глазами по алгоритмам. Памятуя свой прежний опыт, я решил показать класс и жутко оконфузился: я за полтора года позабыл все алгоритмы. Видели бы вы радость этого паразита, Гарика. Тогда, со злости, до “дыбоволосья” напрягая мозги, к часу ночи собрал-таки этот кубик и вспомнил все алгоритмы. А потом, забыв, который час, решил показать этому насмешнику свой успех, но он, дважды паразит, с сонной мордой отмахнулся от меня и отвернулся к стене.
С шахматной доской дело продвигается довольно успешно. Я вырезал 64 квадратика из шпона, 32 из них протравил в марганцовке до черноты, наклеил на доску, которую предварительно обжёг для красоты, а затем покрыл всё это лаком. Теперь это творение золотых
дел мастера сохнет в сушилке, а когда высохнет, это будет самая лучшая шахматная доска, какую я когда-либо видел. Ещё бы! Сам ведь сделал!
Тётя Нина ушла в отпуск. Всё как-то работала, работала, у меня даже и в мыслях не было, что ей тоже нужно отдохнуть. За то время, что я здесь служу, и не помню, чтобы она хоть раз уходила в отпуск, хотя, на огородах я был долго, или память моя дырявая виновата.